“Пираты Карибского моря” вернулись в лучшем виде

Третий фильм о пиратах Карибского моря (Pirates of the Caribbean: At World's End) — уже не славный аттракцион из Диснейленда. Это адская мифологическая карусель, за раскрутку которой режиссер Гор Вербински ей-ей получит место в пантеоне голливудских божеств где-нибудь между Джорджем Лукасом и Питером Джексоном. Главное, чтобы его не уговорили делать продолжения: “Пираты Карибского моря: На краю света” — идеальный финал.
То есть новые “Пираты” до того хороши, что, когда в середине картины трое в треуголках идут по песчаной косе навстречу трем другим, застывшим в ожидании, и солнце в зените, и за кадром поднимается хрестоматийный стон аккордов Морриконе, это не кажется очередной пародийной цитатой.
К финалу трилогии Вербински сделал с диснейлендовским аттракционом почти то же, что Серджио Леоне с вестерном: окончательно расшатал все привычные оппозиции, деления на хороших и плохих, наградил каждого персонажа двусмысленностью. В первой серии фильм обходился простым набором масок (романтичные влюбленные, карнавальные пираты и т. д.), теперь оказалось, что за каждой из них прячется вторая и третья, развитие характеров и отношений строится как чередование приливов и отливов, а действие способно дрейфовать не только по линии приключения — фэнтези, но и в самые неожиданные жанры вплоть до комедии абсурда. Именно в ней обитает хитроумный Джек Воробей (Джонни Депп), томящийся в персональном аду — на корабле посреди пустыни в компании своих иллюзорных подобий. Этот уголок за пределами материального мира обустроил для него Дейви Джонс, капитан “Летучего голландца”, в котором от человеческого облика остались только глаза, грустно глядящие из сплетения осьминожьих щупалец и недвусмысленно говорящие, что у этого существа большое сердце.
Ну да, оно хранится в отдельном сундуке, и тот, кто воткнет кинжал в эту бухающую, как басовый барабан, плоть, должен будет отдать взамен свое и стать новым капитаном корабля-призрака.
Вообще-то рассказывать, что происходит в фильме, стоит, разве что расставляя на карте сюжета флажки-ориентиры. Съезд пиратских баронов в гигантском замке из погибших кораблей. Сюрреалистическое путешествие в океанское зазеркалье за Джеком Воробьем. Две зеркальные любовные линии: романтическая пара Орландо Блум — Кира Найтли и демоническая (т. е. еще более романтическая) — капитан “Летучего голландца” и морская богиня Калипсо. И это даже не половина.
Действие начинается с массовой казни через повешение стариков, женщин и детей, запевающих хором пиратскую песню. Потом перескакивает в Сингапур, где вернувшийся с того света капитан Барбосса (Джеффри Раш) ведет переговоры с бароном азиатских пиратов (Чоу Юнь-Фат). Уже с этого момента фильм ухает в такой морок, что дальше, кажется, некуда, а пропустившие вторую серию ошалело пытаются понять, кто все эти люди, зачем они в бане и где, черт возьми, пиастры. Но Вербински быстро устраивает пару батальных фейерверков с непременным участием обезьяны и попугая, после чего хитросплетения сюжета волшебным образом перестают волновать: когда поминутно происходит что-нибудь все более феерическое, главное — не ходить за попкорном и, по возможности, не моргать. Мистика зашкаливает, гэги и спецэффекты споро за ней поспевают.
Но когда все немного придут в себя, набив кассу компании Disney рекордным количеством у. е., надо будет, конечно, затеять основательные киноведческие записки, для которых Вербински насочинял миллион сюжетов. От феминистской темы в романтическом пиратском эпосе (история Киры Найтли, которая любила, рубила и даже вышла замуж, но с весьма нетривиальным брачным контрактом) до влияния психоделической культуры на карнавальную эстетику — эпизод с переходом границы миров, в котором команда Джека Воробья опрокидывает корабль, чтобы закат стал восходом, кажется, отсылает разом к “Космической одиссее” Кубрика и битловскому мультфильму Yellow Submarine. Да и появляющийся в роли хранителя пиратского кодекса Кейт Ричардс с героиновыми морщинами (c гитариста The Rolling Stones Депп, как известно, и рисовал своего Джека Воробья) — знак той же эпохи.
Но особенно придется припоминать прасюжеты, древние истории скитаний по морям и перехода через грань — глядя на плывущих в океане забвения, повторяя греческое имя Калипсо. Понимая в конце концов, что клоунский наряд Джека Воробья — лишь очередное обличье Улисса.